На этом можно было бы и кончить. Многолетняя слава, многократно выраженная и простодушно и научно, вряд ли нуждается в новом подтверждении. Но почему же тогда в статьях, выступлениях и мемуарах самого Игоря Владимировича достаточно ясно ощущается разочарование, а порой и раздражение? Прославленный киноартист недоволен своей судьбой. Что это — гордыня? Или вечная неутоленность беспокойного таланта? Мне кажется — сложнее. Это чувство ответственности за судьбы советской кинокомедии в целом. Актер мыслящий и экспериментирующий, актер — автор своих персонажей, актер — гражданин, И. В. Ильинский принял всенародное признание не как лавровый венец, не как увенчание и итог, а как доверие, призыв к новым свершениям. Пройдя с советской кинокомедией весь ее почти полувековой путь, он не отделяет свое от общего. А путь советской кинокомедии был нелегким.

ПАПИРОСНИЦА ОТ МОССЕЛЬПРОМА

Как и большинство корифеев кинокомедии, Ильинский пришел в кино, имея за плечами опыт театра. Почти все французы и американцы проходили школу комического в цирке, в мюзик-холле, в варьете, а Ильинский брал шире, метался больше: от драмы на сценах театра имени Комиссаржевской и Московского Художественного театра до подмостков оперетты и даже оперы. Но между Аристофаном, Шиллером и Островским, с одной стороны, и Глюком и Моцартом, с другой, он нащупал то, что стало делом всей жизни: эксцентрику. Молодые, ультрареволюционные режиссеры били эксцентрикой по закоснелым традициям дореволюционного театра. Молодой Ильинский под руководством Фореггера проверял эксцентрикой Плавта, под руководством Балиева пародировал Гоголя и МХАТ, под руководством Ярона покушался на опыт венской оперетты, пока не Попал к настоящему великому учителю Всеволоду Мейерхольду, который все премудрости биомеханики, всю остроту эксцентрики, все оттенки комического и трагического смешивал дерзкой рукой и клал в основу совершенно нового революционного театра.

Игорь Ильинский вызвал бурю восторга, негодования, споров, недоумений, хохота и ругани в трагикомической роли ревнивца Брюно в горькой, острой, парадоксальной и нежной пьесе Ф. Кроммелинка «Великодушный рогоносец».

ЗАКРОЙЩИК ИЗ ТОРЖКА

Со смертельно бледным, застывшим как маска лицом и механически однообразными жестами, мучась от нестерпимой ревности, Ильинский-Брюно разражался патетическими монологами в комических местах, а горестные свои переживания выражал кульбитами, закатыванием глаз и даже рычанием и хрипом. Это было смешно, страшно, не очень понятно, но безусловно талантливо. Не заметить Ильинского было нельзя.

И его заметил Яков Александрович Протазанов. Красивый и самоуверенный джентльмен с тросточкой, лучший кинорежиссер дореволюционной России, недавно вернувшийся из парижской эмиграции и собиравшийся ставить первый советский боевик — «Аэлиту» по только что вышедшему роману Алексея Николаевича Толстого.

В романе упоминается некий сыщик Кравцов. Ильинский был разочарован незначительностью роли, но Протазанов пообещал расширить ее: в кино, мол, все возможно! И роль действительно выросла. С хвостиками-усиками и круглыми удивленными глазами, потешно сосредоточенный и деловитый, выпячивая упитанный зад и семеня ногами, сыщик, вопреки здравому смыслу, вмешивался не в свои дела и даже пробирался на Марс... За восходящую кинозвезду уцепились многие кинорежиссеры. И он снялся в довольно посредственной комедии «Папиросница от Моссельпрома», где должен был изобразить тихого бухгалтера, робко влюбленного, но помятуя, что в кино все возможно, сыграл странного оголтелого буяна, в бороденке и модных брючках, падающего, скачущего, вламывающегося в немудреный сюжет. Успех был полный. Тогда кинодраматург В. К. Туркин написал роль специально для него. Комедия «Закройщик из Торжка» должна была рекламировать облигации займа. Но Туркин обратил ее против мещанства. Протазанов, любуясь Ильинским, ощущая его удивительную естественность в самых необычайных, положениях, ставил его и в откровенно эксцентрические и в лирические ситуации.

Вот юный закройщик из Торжка подвергается атакам перезрелой вдовы и ее сластолюбивых подруг. Он отупело смотрит в одну точку, прячется под столом. Вот он, совсем как Дид или Монти Бенкс, сломя голову, удирает, падает, прячется в канаве, мчится на бампере автомобиля. Вот он, жеманясь, касается локотком зардевшейся девушки, которую вполне реалистично и трогательно играет дебютантка Вера Марецкая. А вот он проделывает эквилибристические номера на импровизированном плоту, посреди провинциального прудика, с утками, прачками, детишками. Несмотря на очевидную глупость и даже некоторую жуликоватость, закройщик Петя Петелькин вызвал горячую любовь зрителей. Он, который так ритмично, легко и смело проделывает самые сложные трюки, который так непосредствен и органичен в самых странных, дурацких положениях, он, который, несмотря на косолапость, на страшные гримасы, так обаятелен, что может стать постоянным героем советской кинокомедии!

ПОЦЕЛУЙ МЕРИ ПИКФОРД

В эти годы на наших экранах со справедливым успехом шли комедии Китона и Ллойда, Фербенкса и Бенкса, Пата и Паташона. Зрители и критика настаивали на создании серии комических на советском материале, с советским актером. Нэп точно указывал направление сатирического острия — пережитки капитализма, обывательство, мещанство, торгашество. Фильм «Закройщик из Торжка» талантливо заявил, что направление это найдено. Комедийный герой-маска должен обладать ярким определенным характером, запоминающейся, заметной, в чем-то оригинальной внешностью, обязан быть смешным, но и симпатичным. Зритель должен ему сочувствовать, потешаясь над ним, радоваться его удачам. Все эти качества у Ильинского-Петелькина были.

Делали попытки создать комедийный образ-маску и другие актеры. Приемы американских спортивных «комических» довольно вяло пытались перенять артисты Л. Константиновский («Беспризорный спортсмен», 1926) и Б. Никифоров («Знак Зерро на селе», «Спортивная лихорадка», «Неудачник», «Конкурс на...» и др., 1927—1929).

ПОЦЕЛУЙ МЕРИ ПИКФОРД

Опыт Пата и Паташона талантливо перенесли на материал армянской деревни А. Хачанян и А. Амирбекян, ставшие Шором и Шоршором, а затем использовал Алексей Попов в прелестной комедии из жизни русской деревни «Два друга, модель и подруга». В Грузии над проблемой серии комических задумывался А. Жоржолиани, на Украине — Д. Капка. Но образа-маски, постоянного комического героя советское киноискусство так и не создало. Не создал его даже Игорь Ильинский.

Я много думал над причинами этого, но не нашел исчерпывающего ответа. Главная причина заключалась, вероятно, в том, что советская кинокомедия шла своим собственным реалистическим путем, избегая безыдейности и стандартности, стремясь решать конкретные общественно-политические проблемы, а образ-маска всегда условен, несколько абстрактен.

К другим причинам нужно причислить недоверие к эксцентрике, почитавшейся почему-то формализмом, отсутствие талантливого режиссера, который посвятил бы себя жанру «комической», начавшаяся еще в 20-х годах боязнь сатиры, неоправданное пренебрежение опытом зарубежного кино.